Автор не сразу заметил прямые черточки, а не наклонные ._.
317.
В воздухе сыплются клочья бумаг – скинутых со стола в бешеном порыве, разорванные в нервно дрожащих руках. Кабинет, просторное помещение, погруженное в угрюмый полумрак, похож на поле боя – сдвинут диван, разбита каминная полка, сброшены на пол стеллажи и перевернуты стулья, и в воздухе сыплются, сыплются клочья бумаг. Эрен сжимает в пальцах эти клочья и смотрит диким зверем. Ирвин устало вздыхает. - Прекрати. Эрен сжимает кулаки так, что ногти впиваются в ладонь, и бьет руками в столешницу, усыпанную клочьями. - Нет, не прекращу! – он кричит во всю мощь легких. – Вы были там, вы могли что-то сделать! Могли! А вы не сделали! Командор, вы не сделали! Эрен прекрасно понимает, что Ирвин не мог ничего сделать. Совершенно ничего – ничтожное ничего. И он сам, Эрен, тоже не мог ничего сделать. Ничтожное ничего. - Он же погиб! У нас на глазах! Погиб зазря! Ирвин прикрывает глаза и трет переносицу: крик эхом отдается в ушах, растекается колючим покрывалом в барабанной перепонке. Погиб зазря. Зазря. Ирвин не приказывает – Ирвин просит. - Успокойся. Только Эрен не понимает, злится и раскидывает клочья бумаг в черном от боли воздухе. - Они гибнут. Близкие мне люди гибнут, мрут, как мухи, командор! Я устал их терять, устал! А они только гибнут просто так, зазря! Ирвин поднимает на него холодные глаза. Смотрит, как оседают на пол клочья бумаг, будто чьи-то слезы. - Его смерть не была напрасной. Эрен вжимает в столешницу ладони так, что она готова треснуть, и шипит, цедит сквозь зубы, прожигая злым взглядом – взглядом и не человека вовсе. - И ради чего он погиб? Ради чего мы все умираем? Ирвин поднимается на ноги: мрачной тенью среди горькой черноты. - Он погиб за тебя и за меня. За человечество. Эрен кривит рот в гримасе и осекается – ему кажется, что он видит темные полосы на щеках Ирвина. Словно дорожки невыплаканных слез, а в глазах плещется холод. Клочья сыплются мертвыми тенями среди звенящей от боли черноты. Они оба устали терять близких людей.
317.
В воздухе сыплются клочья бумаг – скинутых со стола в бешеном порыве, разорванные в нервно дрожащих руках.
Кабинет, просторное помещение, погруженное в угрюмый полумрак, похож на поле боя – сдвинут диван, разбита каминная полка, сброшены на пол стеллажи и перевернуты стулья, и в воздухе сыплются, сыплются клочья бумаг.
Эрен сжимает в пальцах эти клочья и смотрит диким зверем.
Ирвин устало вздыхает.
- Прекрати.
Эрен сжимает кулаки так, что ногти впиваются в ладонь, и бьет руками в столешницу, усыпанную клочьями.
- Нет, не прекращу! – он кричит во всю мощь легких. – Вы были там, вы могли что-то сделать! Могли! А вы не сделали! Командор, вы не сделали!
Эрен прекрасно понимает, что Ирвин не мог ничего сделать. Совершенно ничего – ничтожное ничего.
И он сам, Эрен, тоже не мог ничего сделать. Ничтожное ничего.
- Он же погиб! У нас на глазах! Погиб зазря!
Ирвин прикрывает глаза и трет переносицу: крик эхом отдается в ушах, растекается колючим покрывалом в барабанной перепонке. Погиб зазря. Зазря.
Ирвин не приказывает – Ирвин просит.
- Успокойся.
Только Эрен не понимает, злится и раскидывает клочья бумаг в черном от боли воздухе.
- Они гибнут. Близкие мне люди гибнут, мрут, как мухи, командор! Я устал их терять, устал! А они только гибнут просто так, зазря!
Ирвин поднимает на него холодные глаза. Смотрит, как оседают на пол клочья бумаг, будто чьи-то слезы.
- Его смерть не была напрасной.
Эрен вжимает в столешницу ладони так, что она готова треснуть, и шипит, цедит сквозь зубы, прожигая злым взглядом – взглядом и не человека вовсе.
- И ради чего он погиб? Ради чего мы все умираем?
Ирвин поднимается на ноги: мрачной тенью среди горькой черноты.
- Он погиб за тебя и за меня. За человечество.
Эрен кривит рот в гримасе и осекается – ему кажется, что он видит темные полосы на щеках Ирвина. Словно дорожки невыплаканных слез, а в глазах плещется холод. Клочья сыплются мертвыми тенями среди звенящей от боли черноты.
Они оба устали терять близких людей.
Спасибо
не з.
Благодарный а.