Камин потрескивал: весело перекатывался тлеющими поленьями и шипел слабенькими языками пламени. Ривай смотрел, как пляшет огонь, разбрасывая брызги тусклого света по стенам, и задумчиво покачивал ногой, откидываясь и упираясь руками за спиной в столешницу. - Ирвин. Командор перевел на него только взгляд – так и не оторвался от вороха бумаг, разбросанных по столу. Разбросанных – потому что капрал успел их разбросать, усаживаясь на столешницу. Ривай сжал ладони межу коленей и обернулся, заглядывая за плечо, в ярко-голубые глаза: немного темные в этом сумраке. - Могут ли у тебя быть уязвимые места? Странный вопрос, для Ривая – особенно. Уязвимые места есть у всех, и командор разведывательного отряда – не исключение. Ривай видел это по глазам, по поджатым губам командира, по его ровным плечам, по всему нему: но хотел ответа. - Могут ли? Ирвин усмехнулся: приподнял уголок губ вверх, черкая кляксами чернил по бумаге. - Конечно, могут. Следующий вопрос не заставил себя ждать: Ривай расслабленно задрал голову к потолку, сжимая столешницу между ног пальцами, и блики огня весело запрыгали по его обнажившейся шее. - Какие? Ирвин схватил его за плечо и дернул на себя – капрал упал на спину, придавливая ворохи исписанных бумаг, и поймал губами чужие губы, с запахом пергамента, чернил и пороха. Ривай поднял руки: закрылся в светлые волосы, вороша и пропуская пряди между пальцами, скользнул языком по языку и заглянул в глаза напротив. Ярко-ярко голубые, как небо. - Мое самое уязвимое место – это ты. Ривай хмыкнул. Он, как всегда, на особом положении. И он тот, кто не должен умереть раньше времени, потому что он – самое уязвимое место командора разведывательного отряда. То самое уязвимое место, которое никто не может найти. Блики играли в светлых волосах, путающихся с растрепанными черными – Ривай всегда это знал. Но хотел слышать.
Его хладнокровие заразительно. Ирвин заставлял себя верить. В него. В свои планы. В расчёты Ханджи. В каждую вылазку и каждый шаг за стеной. Даже в то, что никто не запаникует, а отряд не кинется врассыпную, поражённый численным превосходством. Ирвин знал, что солдаты безоговорочно доверяют каждому его слову. Никто не мог представить, что у человека, чьи руки по локоть в крови товарищей, ещё остались слабости. Ирвин ненавидел себя за это. - Ривай, я немного занят. Капрал ёрзал на его коленях, жался грудью в груди. Его пальцы ласкали затылок, обнимали за шею и ниже, по острым позвонкам сквозь плотную кожу куртки. - Дела подождут, - отвечали ему, шире раздвигая ноги, прижимаясь плотнее. Становилось душно. Ирвин гладил широкими ладонями его бока, цеплял ремни, тянул. Целовал его лицо, скулы, лизал острый подбородок. Он болезненно хмурился, когда Ривай требовал поцелуй за поцелуем, заставлял себя ещё немного, ещё чуть-чуть не терять самообладание; выискивать то хладнокровие, тот стальной, колючий взгляд, предназначенный всем, кроме него. И разочаровывался, когда находил лишь животную похоть. Ирвин не умел ему отказывать. И сейчас, обнимая нахального, грубого и невозможно драгоценного, вспоминал каждый свой страх, каждый укол совести в моменты, когда Ривай исчезал из поля зрения. Ради него можно было потерять контроль, отбросить самообладания. Он был уязвимым местом, слабостью, самой прекрасной и страстно любимой. Ирвин ненавидел себя за то, чем так дорожил.
Камин потрескивал: весело перекатывался тлеющими поленьями и шипел слабенькими языками пламени. Ривай смотрел, как пляшет огонь, разбрасывая брызги тусклого света по стенам, и задумчиво покачивал ногой, откидываясь и упираясь руками за спиной в столешницу.
- Ирвин.
Командор перевел на него только взгляд – так и не оторвался от вороха бумаг, разбросанных по столу. Разбросанных – потому что капрал успел их разбросать, усаживаясь на столешницу. Ривай сжал ладони межу коленей и обернулся, заглядывая за плечо, в ярко-голубые глаза: немного темные в этом сумраке.
- Могут ли у тебя быть уязвимые места?
Странный вопрос, для Ривая – особенно. Уязвимые места есть у всех, и командор разведывательного отряда – не исключение. Ривай видел это по глазам, по поджатым губам командира, по его ровным плечам, по всему нему: но хотел ответа.
- Могут ли?
Ирвин усмехнулся: приподнял уголок губ вверх, черкая кляксами чернил по бумаге.
- Конечно, могут.
Следующий вопрос не заставил себя ждать: Ривай расслабленно задрал голову к потолку, сжимая столешницу между ног пальцами, и блики огня весело запрыгали по его обнажившейся шее.
- Какие?
Ирвин схватил его за плечо и дернул на себя – капрал упал на спину, придавливая ворохи исписанных бумаг, и поймал губами чужие губы, с запахом пергамента, чернил и пороха. Ривай поднял руки: закрылся в светлые волосы, вороша и пропуская пряди между пальцами, скользнул языком по языку и заглянул в глаза напротив. Ярко-ярко голубые, как небо.
- Мое самое уязвимое место – это ты.
Ривай хмыкнул.
Он, как всегда, на особом положении. И он тот, кто не должен умереть раньше времени, потому что он – самое уязвимое место командора разведывательного отряда. То самое уязвимое место, которое никто не может найти.
Блики играли в светлых волосах, путающихся с растрепанными черными – Ривай всегда это знал.
Но хотел слышать.
Для оч голодного шипера прям вкусно
Собсна, а.
читать дальше
Собсна, счастливый а., которого погладили по сердцу.
Его хладнокровие заразительно.
Ирвин заставлял себя верить. В него. В свои планы. В расчёты Ханджи. В каждую вылазку и каждый шаг за стеной. Даже в то, что никто не запаникует, а отряд не кинется врассыпную, поражённый численным превосходством. Ирвин знал, что солдаты безоговорочно доверяют каждому его слову. Никто не мог представить, что у человека, чьи руки по локоть в крови товарищей, ещё остались слабости.
Ирвин ненавидел себя за это.
- Ривай, я немного занят.
Капрал ёрзал на его коленях, жался грудью в груди. Его пальцы ласкали затылок, обнимали за шею и ниже, по острым позвонкам сквозь плотную кожу куртки.
- Дела подождут, - отвечали ему, шире раздвигая ноги, прижимаясь плотнее.
Становилось душно.
Ирвин гладил широкими ладонями его бока, цеплял ремни, тянул. Целовал его лицо, скулы, лизал острый подбородок. Он болезненно хмурился, когда Ривай требовал поцелуй за поцелуем, заставлял себя ещё немного, ещё чуть-чуть не терять самообладание; выискивать то хладнокровие, тот стальной, колючий взгляд, предназначенный всем, кроме него. И разочаровывался, когда находил лишь животную похоть.
Ирвин не умел ему отказывать. И сейчас, обнимая нахального, грубого и невозможно драгоценного, вспоминал каждый свой страх, каждый укол совести в моменты, когда Ривай исчезал из поля зрения. Ради него можно было потерять контроль, отбросить самообладания. Он был уязвимым местом, слабостью, самой прекрасной и страстно любимой.
Ирвин ненавидел себя за то, чем так дорожил.
а.
Не могу не попросить деанона. Пожалуйста.
а.
Запомню вас!)